8.БЕСПОКОЙНАЯ СОРОКА (экологические сказки)
Тополиное племя
Беременные папы
Поганочка
Паук и муха
Ландыши
Где ты, Топотушка?
Бабочка
Любовь
Воробьи и ласточки
Четвертая куча
Ель и куст полыни
Сурки
Ящерка
Муравьиные крылья
Благословение
Дед
Старый дым
Деревня плакучих берез
Темный лес
Скворец в воробьиной семье
1. ТОПОЛИННОЕ ПЛЕМЯ
На главной улице города росли молодые топольки. Много лет они с любопытством вытягивались, пока сучьями не стали загораживать дорогу. Их тут же подрезали садовые службы, оставив ампутированные жалкие культи.
Весной новые ветви потянулись к солнцу.
И люди снова удалили с деревьев лишнее. И снова рождали изуродованные деревья отростки, которые становились с каждым годом все тоньше.
А однажды деревья срубили совсем. Срубили в ту пору, когда зацвели тополя. И долго лежали цветущими укорачиваемые много лет обрубки. И не смотря ни на что, привыкшие бороться с террором человека, они нашли в себе силы уже срубленными отцвести раньше других, дать семена и протянуть их вездесущему ветру.
А на следующий год в совершенно несанкционированных местах потянулось из земли новое тополиное племя.
2. БЕРЕМЕННЫЕ ПАПЫ
Давным-давно жили на земле кентавры. Полюбил один из них простую девушку, и она его полюбила. Посадил кентавр девушку на спину и ускакал с нею далеко к морю. И захотелось ему такую же дочку красивую или сына. Но ни в какую не соглашалась девушка. Виданное ли дело человеку жеребенка выносить!
Взмолился тогда кентавр богу моря и превратил он влюбленных в морских коньков. Конек опять к невесте подступается. А она опять ни в какую, а вдруг ребеночек в животе в кентавра превратится. Пришлось ему младенцев самому вынашивать и самому рожать.
С тех пор морские коньки – единственная особь на земле, где мамочки снабжают пап яйцеклетками, а те в свою очередь вынашивают и рожают потомство. Это исчезающий вид, и, если вы случайно на берегу моря после шторма увидите выброшенного морского конька, выпустите его обратно в море, а вдруг он окажется беременным папой.
3. ПОГАНОЧКА
Жила-была на гнилом болоте бледно-голубая Поганочка. Шляпка нежно-прозрачная. Чулочки кружевные. На груди плиссировочка.
Весь род у той Поганочки поганый был. И мать Поганка, и бабка Поганка, и пробабка в Поганках состояла.
Как только шел грибник по лесу, порядочные-то грибы от него прятались, а эти самые поганки на глаза так и лезли, ножки свои бледно-голубые выпячивали, плиссировочкой дразнили. А ножки тоненькие да длинные до самых зубов! Мать Поганка, говорят, пятерых со свету сжила, а бабка и того более. И мечтала наша Поганочка только об одном, в суп попасть, да навести напасть. Ведь известно, что гриб от грибницы далеко не ходит!
Говорил ей Боровик – толстый мужик:
-Уйди с дороги, плесень! Не хулюгань!
-Щас! Щас! – якобы слушалась Поганочка, а сама тут же выпячивалась на еще более видном месте.
-Совести у тебя нет! – укоряли ее желтый плюшевый Масленок и Масленка сопливый ребенок.
-Да что вы на меня все взъелись? – прикидывалась обиженной ядовитая Поганочка.
-Вот-вот, скрылась бы с глаз по-хорошему! – хором верещали с пня Опятки - дружные ребятки.
-Будет вам на подружку нападать! – защищала Поганочку наивная румяная сыроежка, глупыми глазами моргая, - вон она какая красивая, пусть глаза радует!
-Красота красоте – рознь! – проворчал Подосиновик в красной шляпе, - в грибе должно быть все прекрасно!
Долго молчал только Белый гриб. Пыхтел, пыхтел, потом вылез из-за черничного куста и проворчал:
-Нечего с ней нянчиться! Давно пора выгнать семейство поганых из леса!
Тут пошел дождик.
Поперли грибы в рост. Поляна лесная покрылась белыми пупырчатыми дождевиками, разноцветными сыроежками, розовыми мохнатыми волнушками.
А бледно-голубая Поганочка стала расти, расти, и выросла в большую Поганку с дамскую шляпку величиной. Вся покрылась белыми отвратительными бородавками. Ножки ее стройные испортились, позаплыли наростами, перепонки полопались, измохратились, позагнулись кто куда. Появился от нее неприятный запах. И такая она стала отвратительная, что даже мухоморы разбежались от нее кто куда.
На ту пору грибники в лес потянулись. Первые-то самые ранние, белые грибки подобрали, подберезовики да подосиновики. А вторые шли, всех маслят, лисят да опят унесли. А как третьи шли, те уж только для засолки волнушек, рыжиков и груздей набрали.
А потом и детки проснулись. Детки-то, знамо, поспать любят. Это старухи не спят, от радикулита маются, да от бессонницы. А ребяток-то утремя из пушки не разбудишь!
Побежали детки в лес с корзинками. И достались им на жареху дождевики да сыроежки.
Поганка наша на саму тропу ребячью тем временем вылезла, некому ее осадить было. Все порядочные грибы то уж лес покинули. Сидит и думает: «Хоть детки глупые меня подберут и отравятся!»
Но детки бедовые попались. Пнули как бы ненароком поганую сапогом. Раз ты поганая, так прячься подальше, нечего под ногами болтаться!
4. ПАУК И МУХА
Чистенький горшочек был расписан в Гжели синими птицами счастья. В нем жили по соседству два прекрасных существа: Глоксиния, выпускающая из недр своих на волю бархатные колокольца фиолетовых цветов, и большеглазая муха Лика.
На улице деревья давно примеряли потерянные варежки и перчатки, а здесь, на подоконнике, было тепло и светло.
Когда хозяйка поливала Глоксинию, муха выползала из-под цветка, досыта напивалась из его мохнатых листьев и умывала черные лапки, головку и крылышки. Затем Лика вылетала из-за кружевной занавески на прогулку.
Муха беспрепятственно попадала во все закоулки просторного дома. И как-то раз заметила в углу гостиной огромного паука Ворфоломея.
До чего же он был красив! Мохнатые лапки! Тонкий желтый ремешок на талии! Красный крест по черному френчу… Но главное – его многочисленные глаза, от которых совершенно невозможно было бедной Лике оторвать взгляда.
Паук деловито и сноровисто свил несколько переливающихся паутин. Понятно, что Лика с восторгом рассказывала Глоксинии о чудесном пауке и его творении. Та же отнеслась к пришельцу с опаской и даже отговаривала подругу летать в гостиную.
Но красота многочисленных глаз так запала в душу бедной Лике, что ни о чем другом она думать просто не могла.
На следующее утро муха сразу же полетела к паутине. К ее ужасу, тонкое кружевное строение пострадало, и в паутине запуталось несколько мушек с кухни, клоп Яшка и рыжий таракан Никодим. Несчастные готовились испустить дух, а паук, выразительно посмотрев на Лику, принялся ремонтировать порванные сети.
Несколько дней картина повторялась. В паутину попадались мухи. Паук плел новые сети. А Лика умирала от любви. Наконец она осмелилась и подлетела к хищнику совсем близко.
-Слушай! Летала бы ты где-нибудь в другом месте! – нахмурился паук. – Я же тебя дуру просто съем!
-Съешь! Съешь! Съешь! Съешь меня! – прошептала безумная Лика и самоотверженно бросилась на погибель.
На ее счастье пришла с базара хозяйка, заметила паутину, всплеснула руками и смела ее веником вместе с пауком и его новыми жертвами.
Долго Лика выбирала лапками остатки липких нитей из своих крыльев, рыдая и всхлипывая в гжелевом горшке.
-Ничего не понимаю, - утешала ее Глоксиния, - как можно вообще любить паука! Тем более, если ты – муха!
А она действительно ничего не понимала.
5. ЛАНДЫШИ
Прослышал как-то древний Фараон от древних греков, что растет в лесном краю кривичей и вятичей небывалый цветок ландыш.
Запаха он нежнее лучших благовоний. Цвета белее белого. На тонком стебельке хрупкие колокольчики покачиваются звеня. Говорили греки, что ландыши – память о прекрасной богине Диане. Будто охотилась она в тех лесах и обронила капли пота в траву, которые тут же превратились в благоухающие небесные цветы.
Послал тут же Фараон людей своих в заповедные леса. Несли египтяне в дар неведомому народу слитки драгоценных камней и меняли их на корневища диковинных растений.
С тех пор стали разводить садовники Сирии и Египта наши подмосковные ландыши, оценивая их дороже золота.
А наши предки расставались с ними шутя.
Что цветы? Цветов не жалко! Вон их сколько в тенистых лесах да по берегам Пехорки!
6. ГДЕ ТЫ, ТОПОТУШКА?
Поехали мы как-то на Птичий рынок и купили хомячонка. Назвали Топотушка, потому что он хоть и маленький, но по линолеуму топал довольно громко. Смешной такой, рыженький, одна полосочка вдоль спины. Смастерили ему прозрачный лабиринт из полиэтиленовых бутылок. У входа положили ваты и несколько печенинок.
Топотушка обследовал все ходы и выходы, очевидно решая, где у него будет спаленка, где кладовка и где все прочие удобства. Он натаскал себе ваты, потом заметил печенье, и начал делать запасы. Маленькими кусочками он заталкивал еду в свои хомячьи щеки, еле пролезал, попискивая и покряхтывая в бутылочное горлышко, и выгружал лапками добычу себе в кладовую, пока не перетаскал все печенье. Потом зарылся с головой в вату и уснул.
Так и жил Топотушка в бутылочном лабиринте. Рацион его был разнообразным. Он любил и хлеб, и фрукты, и овощи, не отказывался и от мясного.
Наконец, Топотушка вырос большой, и зубы его окрепли настолько, что прогрыз он полиэтилен и пошел путешествовать по квартире.
Он забрался в поддон дивана и неделю не показывался. Наконец, мы вычислили его по характерным топоткам. Маленький плутишка прогрыз насквозь ходики в стеганых вещах, и они оказались безнадежно испорченными. Извлекая содержимое из дивана, мы обнаружили его в новом гнездышке, и несколько кладовых, куда Топотушка натаскал крошек и очисток из кухонного ведра и еще всяческих сушеных насекомых.
Наученные горьким опытом, мы поместили его в небольшой аквариум, который Топотушке сразу не понравился. С тех пор мы стали звать его Топотушка - Путешественник. Хомячок подходил к стенке и, становясь на задние лапки, безуспешно пытался забраться по ней наверх, скребя лапками и подпрыгивая. Очевидно, не доверяя нам, он попрятал свои припасы под вату и теперь спал в их окружении.
Топотушке опять помог случай. Сквозняком открыло форточку, и несколько книг сорвалось с полки, а одна застряла в аквариуме. И Топотушка улизнул. Долго не могли мы найти нашего путешественника. Однажды утром мы увидели его в унитазе, попавшем в воду. Падая на дно, он отталкивался, доплывал до поверхности, глотал воздух и опять тонул, пока мы его не вытащили. Так мы узнали, что хомячки умеют плавать. После того, как мы его спасли, Топотушка перестал кусаться даже в шутку, и не боялся человеческих рук. Аквариум мы купили больше, и соорудили из полиэтиленовых бутылок что-то вроде замка, что хомячок тут же стал обживать и переместил туда и постель из ваты, и свои кладовые сокровища.
Время от времени мы купали Топотушку. Набирали в ванну теплой воды, бросали губку вместо корабля, и Топотушка возле нее плавал. Наплававшись, хитрец забирался на губку, нырял с нее и делал вид, что тонет. Так он просился на руки.
Наступила весна. Мы взяли Топотушку на прогулку в поле. Стали загорать. Хомячок долго бегал рядом возле нашего покрывала, пробовал на вкус травинки.
Мы заигрались и не заметили, как исчез Топотушка, потому что на земле его топотков не было слышно. Потом мы его искали, даже плакали. Но где же найдешь рыжего маленького хомячка среди рыжей земли и родную темную полосочку среди полосочек прошлогодних сучьев.
Мы оставили на том месте его постельку и все съедобное, в надежде, что Топотушка вернется. И действительно, на следующий день ни ваты, ни провизии на месте не оказалось. Хомячок наверняка где-то вырыл норку и поселился в ней. Мы время от времени приходим на то место и приносим гостинцы.
Где ты, Топотушка? Переживешь ли зиму, путешественник?
7. БАБОЧКА
За столом в душной комнате сидел ученый, который вот уже много лет выводил и не мог вывести формулу, очень нужную для науки.
Он открыл форточку, и в комнату вмиг залетела необычайно красивая бабочка.
Ученый замер на месте от неожиданности.
Детской мыслью мелькнуло - поймать бабочку. Но он тут же подумал, что бархатные трепетные крылышки прекрасны только тогда, когда до них не дотрагивается рука человека. Тогда он решил приколоть это чудо природы булавкой к стене. Но, подойдя ближе замер от восхищения, и открыв пошире окно:
- Лети! - сказал он ей, - лети скорей на волю. Сигаретный дым и затхлая лачуга старого безумца не для таких, как ты...
Но бабочка не торопилась. Она присела на краешек стула и превратилась в улыбающуюся искристыми глазами фею весеннего леса. Комната вмиг наполнилась свежими ароматами фиалок и сон-травы. Исчезла пыль на полках с книгами, а корешки томов стали ярче. Мрамором засиял пол, а потолки и стены раскрасились нежно-зеленой мозаикой, вылепленной листьями хмеля из прозрачного стекла. Все вещи остались теми же, но и совсем другими, точно умытыми после дождя и высушенными теплыми лучами солнца.
- Не для таких, как я? - провела руками фея над бумагами, раскинутыми по столу, засмеялась звонко, как серебряный колокольчик, взмахнула крылышками, и бабочкой выпорхнула в окно.
Ученый обнаружил на листе бумаги ту самую формулу, которую выводил много лет. Но он еще не верил своему счастью, потому что долго звучал в нем камертоном мелодичный смех.
8. ЛЮБОВЬ
Лишь только первые теплые лучи коснулись мерзлой земли, она ожила и вздохнула. Зелеными сорняками полезла из Земли во все стороны бесшабашная Любовь.
Пришел дед на свой огород, всю Любовь повыдергал. Нечего баловаться! Пусть лучше вырастет что-нибудь полезное. И посадил картошку, капусту, морковку и другие овощи.
Каждый день дед приходил на огород и терпеливо полол щедрую на Любовь Землю. Земля же растила своих родных детей гораздо прилежнее, а инородные, насаженные насильно качаны кормила скуповато.
Однажды дед занемог. Он так долго не вставал с постели, что уже не помнил, какой это был месяц, какой день, и даже, какой час. Он боялся, что уже не поднимется. Да только поднял его с постели тончайший аромат. Вышел дед на огород. И не узнал свои грядки.
На теплом летнем ветру колыхалась Любовь Земли алыми маками, разлеталась снежинками одуванчиков, румянилась Иван-чаем.
Вздохнул глубоко дед, и вместо того чтобы рассердиться улыбнулся, покоренный такой напористостью:
-Нашла ж ты меня, окаянная!
И стал потихонечку Любовь выпалывать, чтоб не разрасталась зря.
9. ВОРОБЬИ И ЛАСТОЧКИ
Раньше все птицы жили большой семьёй, и никуда не улетали. Всем хватало пищи: воробьям и ласточкам. Но вот часть земли остыла. Стали зябнуть птахи. Корм добывался среди снега с большим трудом.
И как во всех семьях, где не хватает достатка, пошли ругань и перебранки.
Разругались не на шутку воробьи с ласточками и выгнали их с насиженных мест.
С тех пор, как лето, птицы у нас живут, но стоит начаться зиме, улетают ласточки в чужие края. А за то, что они до сих пор мирно жить не могут, карает их Бог.
Ласточки летят в Южную Африку. И половина их гибнет в пустыне от жары.
А воробьи остаются на зиму в Подмосковье, и половина их гибнет от мороза.
10. ЧЕТВЁРТАЯ КУЧА
На Кучинской свалке жили-поживали, понятное дело, кучи. Они назывались Вредными Отходами. А вредными они были не из-за того, что характер у них был вредный, а потому что больше они ничего делать не умели, да и не могли.
Была первая Куча привезена с огромного передового предприятия, что славился когда-то на всю страну. Она состояла из мельчайших осколков стекла, похожих на вату. Мимо неё опасно было проходить, потому что стёклышки, растревоженные ветром, могли вместе с дыханием попасть в лёгкие и даже в сердце!
Вторая Куча являлась не менее опасной, поскольку её химический состав считался смертельным.
От третьей Кучи далеко вокруг разносился смрад распадающейся органики, не поддающийся описанию, наводящий трепет на всё живое.
Три вредоносные Кучи невероятно гордились собою. Они рассказывали наперебой друг дружке, какими орденоносными были фабрики и заводы, произведшие их на свет, сколько почётных грамот и дипломов получили за них люди!
Остальные кучи и кучки им в подмётки не годились. И, если бы о них писали сказку, то даже имена выводили бы с маленькой буквы, потому что состояли эти кучки из простых картофельных очисток, коробок и бытового домашнего мусора.
Как-то в коричневой лужице возле себя Вредные отходы обнаружили обрывок последней местной газеты, где какой-то журналист пытался привлечь внимание общественности на вредность трёх ужасных Куч и свалки вообще.
И наши Кучи возгордились ещё больше.
-О нас пишут! Наконец нас заметили и по достоинству оценили! - воскликнули они.
Не известно, сколько бы ещё продолжалось их чванство, но однажды рано утром Вредные отходы обнаружили возле себя ещё одну Кучу. Да такую вредную и таинственную, что на ней висел Гриф Секретности. И невидимые излучения действовали на всю округу так, что у людей пикали пейджеры и сотовые телефоны.
-О! Волшебница! – преклонили пред ней колени Вредные отходы, - Чаровница! Откуда ты? Как ты попала к нам?
Но Куча презренно взглянула на них и отвернулась. Она знала, что ей предстоит пережить их всех.
11. ЕЛЬ И КУСТ ПОЛЫНИ
Ель умирала. Блистательно проносились в памяти счастливые минуты новогоднего карнавала.
Она уродилась самой красивой в лесу. Самою нарядною искрилась она на празднике, где читали указ Петра Первого о том, чтобы повсеместно делать украшения из елей отныне и до скончания веков. Она знала, почему удостоена такой чести. Ведь ели – самые древние и благородные жители земли. Уже более шести миллионов лет укрывали они землю мохнатыми лапами, спасали от палящих лучей солнца.
А теперь сны возвращали ей то лето, то осень, то весну. Ах! Весна! Все соки земли питали ее! И влажный ветер Пехорки бережно умывал каждую иголочку! Весна! Три маленьких зеленых звездочки дочки тогда проклюнулись из земли! А на лугу распустились зеленые цветы!…
Ель умирала на помойке, зацепившись полуоблетевшими ветками за сухой куст полыни.
-Че улыбаешься? – грубовато кашлянула полынь, - ты же без корней, значит, скоро умрешь!
-Все умирает, а потом рождается! – возразила ель.
-Ха! Хотела бы я знать зачем! Сколько ни пускай семена на ветер – все зря! Вон они разлетелись! Поди догони! Ни привета, ни ответа! Неблагодарные! Одна радость, что живу на помойке. Все видела. Все знаю. Да и земля здесь жирная.
Ель разглядывала Полыниху с доброй мудрой улыбкой.
-Зря! Все зря! – ворчала Полыниха.
-Зря? – и налетевший ветер перевернул Ель на другой бок.
Вечером пришел дворник, поджег собранный в кучу мусор.
И тут то ли ветер перенес ее засохшие ветви, то ли сама прыгнула в огонь, да только запылала Ель в темноте ярким пламенем.
Искристым салютом разлетались в стороны уцелевшие иголки.
-Ура! Ура! – трещала Ель от восторга.
-Глупая! Ты же сгоришь! И тебя пеплом разнесут по грядкам!
-Зато я освещаю все вокруг светом! Свет – это я сама!
-Но тебя же никто не видит!
-Меня видит Земля! Видит Небо! И Ветер! Разве этого мало?
Костер догорел. Полынь долго стояла, вспоминая, как ярко умирала Ель. Потом протянула к теплым мигающим углям свои кустистые побеги. Но, обжегшись, быстро отдернула их обратно.
-Нет, уж лучше я буду потихонечку расти себе на помойке, - сказала и отвернулась, гордая своей значительностью.
12. СУРКИ
Проснулась степь. Выпрыгнул из норки сурок Юрок, свистнул. Тут же неподалёку появился другой, третий. И вскоре весь степной пригорок встрепенулся от пересвиста маленьких живых столбиков.
-Весна! – свистнул Юрок.
-Ура! Весна! – подхватили все остальные.
-Все проснулись? – спросил Юрок.
-Нет. Не все. Изурок ленивый ещё спит.
-Присвистнем, ребята!
Тут поднялся такой пересвист, что проснулся и последний сурок Изурок.
Так повторялось каждое утро. Всё лето сурки добывали корм. Сурок Юрок бегал по всем окрестностям, выискивал новые места пастбищ, новые поля. И сурочьи семьи таскали в свои кладовые кто кукурузу, кто зерно, кто грибы степные – дождевики. Один Изурок проделывал тайные ходы к кладовым соседей, уворовывая у них часть добычи.
Отходила осень. Спинки сурков лоснились от сытого лета, переливаясь на солнце. Собрал сурок Юрок, предводитель сурков, всех на последнюю перекличку. Опять Изурка нет. Свистели – свистели – не просыпается. Послал Юрок соседей разбудить Изурка. А те из норки высунулись, кричат:
-Свистать всех в нору!
Потянулись в Изурочьи ходики все-все сурки. Видят – посередине кладовая. К ней со всех чужих кладовых тайные подземные дорожки проделаны. В центре большая куча награбленных припасов соседских. Узнали сурки кто кукурузу свою, кто зерно, кто грибы-дождевики. А на куче той Изурок лежит – раньше всех заснул, потому что пузо его треснуло от обжорства.
13. ЯЩЕРКА
После долгих дождей потеплело. Запрыгнул зайчонок на горку погреться в лучах солнышка, а рядом оленёнок стоял, жевал травку.
-Солнышко! – вдохновенно воскликнул зайчонок.
-Ну и что? – сказал олененок.
-Тепло! Здорово! – не унимался зайчонок.
-Подумаешь… - жуя, ответил оленёнок.
-Ну, как же! Радость! – пищал зайчонок.
-Замолчи! А то хвост откушу!
-О чём спор? – прибежал любопытный кабанчик.
-Я радуюсь, а он мне за это хвост откусить хочет! – пожаловался зайчонок.
-А чему ты радуешься?
-Солнышко! – вдохновенно повторил зайчонок.
-Ну и что? – сказал кабанчик.
-Тепло! Здорово! – не унимался зайчонок.
-Подумаешь… - пожал рыжими плечами кабанчик.
-Ну, как же, радость! – ещё громче запищал зайчонок.
-Прекрати пищать! – взвизгнул кабанчик, - а то хвост откушу!
-Вот и я говорю, - понимающе сказал оленёнок.
Обиделся зайчонок, прыгнул на другую горку. А там ящерка выползла погреться в тёплых лучах.
-Солнышко! – вдохновенно воскликнула ящерка.
-Ну и что? – сказал зайчонок.
-Тепло! Здорово! – объясняет ящерка.
-Подумаешь, - протянул обиженный зайчонок.
-Ну, как же, радость! – пискнула ящерка.
-Прекрати сейчас же! А то хвост откушу! – нахмурился зайчонок.
-А у меня новый отрастёт! – хмыкнула ящерка и уползла греться на другую горку.
14. МУРАВЬИННЫЕ КРЫЛЬЯ
-Мама! – ты только посмотри! – закричал Славик так настойчиво, что матери пришлось оторваться от грядки с луком, поросшей сорняками и подойти к сыну.
-Вот это ты напрасно сделал, - укоризненно покачала мать головой на разрушенный домик муравьев.
-Но меня укусил большеголовый злой муравей! - запротестовал Славик.
-Сейчас же положи доску на место, и продолжай поливать помидоры, - нахмурила брови мать и вернулась на свою грядку с луком.
Но сыну показалось это обидным. Он подошел к матери за объяснениями.
-Они вредные или полезные?
-Полезные.
-А зачем они сделали опухоль из песка на нашей грядке? Это наша земля! Мы её купили!
Мать улыбнулась и взъерошила Славкины волосы:
-У кого купили? У муравьёв?… До того, как мы назвали этот участок нашим, муравьи жили здесь тысячи-тысячи лет! А ты теперь приходишь, рушишь их домик. Они такие маленькие, а ты такой большой. Не стыдно?
-Но они испортили всю грядку!
-Значит, перенесём грядку. Всё. Иди работай!
Мать не шутила. Славик глубоко вобрал в себя тёплый июльский воздух и пошёл поливать помидоры. Теперь он, время от времени поглядывал в сторону муравьиной «опухоли» на грядке.
Чтобы не сердить мать, Славик полил и грядки и цветники, и вернулся к муравейнику. Со всех сторон участка вели к нему дорожки, проделанные насекомыми. Они ползли даже по их дачному домику, причём, чётко соблюдая границу покрашенного участка и простых досок, и шли по ней, как солдатики, в колонну по одному. Муравьи тащили в свою песочную «опухоль» кто что мог: семечки, случайно рассыпанные соседкой тёть Ниной; парашютики одуванчиков; зёрнышки вызревших трав; кусочки чипсов; один даже волочил за собой целый колос!
Остальные трудились, наспех роя ходики, пока земля влажна и легко поддаётся челюстям, ежесекундно выскакивая наверх с грузом.
Муравьи были разные на вид. Самые маленькие являлись няньками, разведчиками, заготовителями корма и охотниками. А крупные большеголовые – защитниками. Они отбивали атаки других насекомых и норовили заползти на Славку, чтобы укусить.
Оглядевшись вокруг, Славка обнаружил, что муравьи ползают повсюду: и на участке; и далеко за его пределами; и в домике; и на плодовых деревьях.
-Как вы сюда забираетесь? – удивился Славка, когда увидел высоко на ветке нескольких муравьёв. Ещё более внимательно приглядевшись, Славик заметил зелёных тлей. Тли выделяли на листья круглые капельки, которые муравьи тут же съедали.
-Мама! Мама! Божья коровка! – закричал Славик.
И действительно, по той же ветке ползла красная букашка с чёрными точками, очень безобидная на вид. Но муравьи встревожились. Славик уже научился это понимать. Божья коровка оказалась хищницей и схрумкала крайнюю на ветке тлю. На неё тут же напал муравей. И после небольшой потасовки, сбросил нахальную Божью коровку с ветки.
Славик поднял букашку, посадил на ладонь, побежал к матери:
-Мам! Мам! Божья коровка! – повторил он.
Мать опять ничего не ответила. Она заканчивала полоть грядку.
-А Божьи коровки полезные или вредные?
-Полезные. Ты отпусти её.
-Божья коровка! Улети на небо, - протянул Славик руку, - принеси мне хлеба…
После двух неудачных попыток, жучёк всё же расправил полукруглые крылышки и взлетел.
-А кто полезнее, Божьи коровки или муравьи?
-Не знаю, - задумалась мать, - у меня книжка есть про букашек разных. Дома. Почитаешь – узнаешь.
Дома, устроившись на топчане из старых книжек, укрытых ковром, Славик открыл биологию и прочёл:
-Тело насекомого разделяется на три отдела: голову, грудь и брюшко – и состоит из отдельных сегментов, насечек. К груди причленяются три пары ног и крылья…
-Ма! – позвал он, - разве у муравьёв есть крылья?
-Конечно есть, - ответила та из кухни, - они же насекомые!
Славка долго листал забавную книжецу с картинками различных насекомых, и наконец, нашёл то, что его особенно интересовало:
-Раз в год в гнезде муравьёв появляются крылатые самки и самцы. Они покидают гнездо все сразу, отправляясь в брачный полёт. Самцы после оплодотворения самок погибают, а самки либо пристают в уже существующие муравейники, где необходимы самки, либо забредают в чужое гнездо другого вида, убивают там самку-родительницу, а муравьи рабочие постепенно вымирают, и их замещает потомство самки-захватчицы. Третьи, улетая из родного дома, уносят на своих ногах нескольких крошечных рабочих, с помощью которых и устраивают свою жизнь…
Пока Славик читал, он заметил, что по фруктам, принесенным с дачи, кто-то ползёт. Это был маленький муравей-рабочий.
-Иди сюда! Путешественник!
Всю неделю до следующих выходных муравей жил в банке, прикрытой кусочком марли. Славик назвал его Стёпкой и кормил по-королевски. Брал банку с муравьем в лес и следил за другими муравейниками. Когда снова поехали на дачу, Славик перечитал достаточно литературы про муравьёв. Он теперь знал, что их на планете очень много. Всего известно около пятнадцати тысяч видов. Это самые многочисленные из всех насекомых. Всюду – в холодном и жарком климате, в тундре, в лесах, степях – живут эти неугомонные труженики. Вся земля поделена между разными семьями, и в каждой из них до миллиона жителей. В многочисленности муравьёв – их сила, но в ней же их слабость, так как муравьи самые заклятые враги муравьёв. Вот поэтому то и хотел он вернуть Степашку в свой родной муравейник – песочную грядку. Нет муравейника, который не враждовал бы с другим муравейником того же или другого вида. Особенно разгорается междоусобица, если не хватает пищи, и семья начинает голодать. Возможно, поэтому у муравьёв развились разные формы общественной жизни. Первая – примитивная, - жизнь отдельным муравейником, для которого все враги: и своего и чужих видов. Божьи коровки тоже враги, потому что поедают тлей, молочком которых питаются муравьи. Но тля губит урожаи плодовых деревьев, и люди с ней активно борются… Всё было так сложно! Вопрос, кто полезней, муравьи или божьи коровки, Славик так и не решил, подумал, что лучше не встревать во взаимоотношения насекомых. Ведь они как-то уживались между собою 20 миллионов лет! Вторая жизнь муравейников более совершенная, - жизнь семьями, объединенными большими колониями – настоящие государства.
Очень скоро Славик выяснил, что дачные муравьи относятся к такому государству. Он опустил Степашку возле его домика вместе с многочисленными гостинцами: сладостями, кусочками колбаски, хлебными крошками. Степашка по-хозяйски тут же потащил что-то в кладовую. Засуетились и остальные рабочие. А мама высыпала возле песочной «опухоли» ведро хвойных иголок для строительства муравейника.
У Славика с летних каникул остался сувенир. Однажды он подсмотрел, как целое облако поднялось в воздух. Высоко над землёй муравьи совершали свадебный полёт. Потом, сбрасывая крылья, самки искали новый дом. И Славик подобрал муравьиные крылышки. Он принёс их домой, открыл коробочку из-под леденцов, где уже хранились кусочек отполированного морем стекла и его первый выпавший зуб. Он аккуратно положил туда и муравьиные крылышки. Просто так. На счастье.
Больше муравьи не кусали Славку. А осенью, когда посреди участка вырос довольно крупный муравейник, когда и жителями дачного дружного городка и муравьями были закончены все заботы по сбору урожая и строительству жилищ, между муравейниками, как и между дачными домиками, проложились оживлённые дорожки. А из каждого муравейника часть обитателей расселилась по другим.
Но Славик гордился своим муравейником. Он был самым большим в их дачном посёлке!
15. БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Приехал дальнобойщик Фролыч к Медвежьим озерам ранним утром. Развел огонь, поставил чай. Пошел рыбку ловить. Сел с удочкой на бережку, да и прикимарил маленько.
Её высочество НЕБЕСНАЯ ЛАЗУРЬ, её величество ХРУСТАЛЬНАЯ ВОДА, его сиятельство НЕГАСНУЩИЙ ОГОНЬ и мать ЗАМЛЯ собрались подле него и завели странный разговор. Фролыч спит и не спит. А все сквозь сон слышит.
- Мне нечем дышать, - пожаловалась Лазурь, - Вот спит шофер огромной машины. Он настолько закоптил атмосферу выхлопными газами, что я становлюсь серой.
- Мне тоже приходится не сладко, - призналась Вода. – Сегодня он мыл свою машину и на поверхности образовалась бензиновая пленка. Да еще с удочкой уселся, негодяй. Хочет рыбку последнюю выловить.
- Не вопрос, - ответил Огонь, - одно ваше слово, и я расправлюсь с ним элементарно.
- Я думаю, не надо торопиться, - сказала Земля. – Всем нам приходится тяжело. Но давайте дадим ему еще один шанс. Может, он одумается.
У Фролыча от удивления аж удочка из рук выпала. Вскочил шофер с места и про рыбалку забыл. Оглянулся. Вкруг озера разного хлама набросано. Пакетов, бумаг, консервных банок. Вода в озере грязная. И плавают в ней чумазые рыбы. Посмотрел Фролыч на небо. Со всех сторон дымки от машин и труб заслоняют солнце.
Полдня потратил Фролыч на то, чтобы привести в порядок любимое место. Бумаги и коробки бросил в костер. Что не горело – большой кучей погрузил в свою машину. Отвез на свалку.
Машину свою в гараж поставил. Сменил профессию. Теперь он журналист эколог. Слыхали? Рейды организовывает по очищению лесов, водоемов и парков. Говорит, что благословили его на это четыре великие стихии.
16. ДЕД
Жил на деревне дед. Сколько ему было лет? Да, сто лет в обед!
Жил он один. К себе гостей не водил.
Сам кашу варил. Свою живность кормил.
Случилась в деревне беда. Утащили воры провода. Тепла нет. Света нет. Огонек только в той избе, где жил дед, которому сто лет в обед.
Потащились к нему людишки, попросить хоть какие дровишки. Дед дров не дает, через правое плечо плюёт.
Вот, вредный дед! Даром, что стар и сед!
Решил только Юру пустить. На три дня погостить.
А Юра – не родной внук, а на пятом дереве – десятый сук. Но с дедом быстро поладил. К его сарайке – окно приладил.
Заходит мальчонка в дом. А в дедовом доме том: и лавки, и полати – все сделано из светлой сосны. Отскоблено, отдраено, аж светится. Стены – из дуба, окна – из ясеня, ложки из рябины, плошки из осины.
Но главное, у деда отшельника – подушка из пня можжевельника!
-Вот и ты так живи, - сказал дед, и стал готовить обед.
Он спичечку топором надвое расколол. В печурке зажег стружки. Поставил на стол ватрушки.
-Ты старого деда послушай. Ватрушек моих откушай. Из дерева пью, на дереве сплю. А говорю тебе это, чтобы, и тебя не брала хвороба. Не долго дерево сжечь. Труднее его сберечь! Поэтому спички колю. Поэтому дров не даю. Дерево если поймешь – душу свою обретешь. Подарит тепло и свет.
И проживешь сто лет!
17. СТАРЫЙ ДЫМ
Такого засушливого лета ещё не видала земля Московия! Чтобы на все теплые месяцы, да только три легких дождичка!
Встретились на ту пору Молодой Дым и Старый.
-Ты зачем так напираешь? Дай раздышаться!
-Хочу вниз сползти, водички сырой глотнуть!
-Смотри аккуратно. Много пить то вредно! Совсем не утухни! Леса наши должны гореть каждый год, - сказал Старый Дым, - чтоб люди не ждали, когда же пойдут затяжные осенние, чтобы потушить тлеющие слои торфа. Старые ведь, не то, что нынешние. Молодежь! Быстро вспыхивают, быстро гаснут. А мы то – куда с добром! Всегда горели торфяники на три метра вглубь у Каширы и Подольска, горел сухостой у Звёздного городка, подбираясь к центру подготовки космонавтов. Благо, Звёздный вообще стоит в лесу! Чтобы лихо приходилось многим садовым товариществам и отдельным участкам, находящимся в эпицентре пожаров. От засушливого лета сосновый бор Ясной поляны, да-да, тот самый, на который так любил смотреть со своей березовой скамейки Лев Толстой, балансировал на грани жизни и смерти.
И даже сейчас, с наступлением весны, горят старые торфяники под Тулой, их милые дымки подбираются к газопроводам.
- Ну а враг вода? Что будет, если зальют нас раз и навсегда?
-Остановить такой дым могут только талые воды. А летом курильщики не дадут погибнуть.
Так говорили Дымы между собою. Старый рассказывал Молодому, что горящий торф – опасная штука для живого! Выгорают подземные пещеры, куда могут провалиться не только люди, но и трактора, да и целые деревни! Под Можайском леса патрулируются с собаками, натренированными специально для этих случаев.
Вот уж когда дым Отечества «не сладок людям и неприятен»!
-А ведь у нас своеобразный юбилей, - напомнил Молодой Дым. – почти 200 лет с того самого знаменитого пожара в Москве во времена Отечественной войны 1812 года.
Дым и смог над Московией ещё в середине двадцатого века был явлением обыденным. Кроме парового отопления многие дома имели печи, топились углём и дровами. И только после пятидесятых Москва стала очищаться. «У нас счёт по дымам» (то есть по избам, платили дань и подать с дыма), бытовала народная поговорка. Вот тогда-то и говорили приехавшие из дальних странствий баре, что де мол, «дым им сладок и приятен». Родной, всё-таки! Доход опять же приносящий. Учитывая это, поймешь старые поговорки: «Ехал мимо, да завернул по дыму», или к примеру: «Тепло любить, и дым терпеть» (это о бранливой хозяйке). Вот и желали: «От хозяина чтоб пахло ветром, от хозяйки дымом».
Но была и такая поговорка: «На него и глядеть дымно!». Это означало, что человек роскошно, не по достатку живёт! Что можно сказать и о наших современниках, оставляющих непотушенные сигареты в лесу. Не по достатку роскошно живут они теперь. И «дымно глядеть», в полном и в переносном смысле слова, на такое расточительство, когда выгорают огромные площади леса.
-А куда же нам деваться, когда потушат леса и торфяники весенние воды?- забеспокоился Молодой Дым тем временем.
-Заберемся в теплые дома и трубы. Задымим оттуда…
-А наши то, продвинутые, давно подались в сигаретные дымки. Пустячок, а приятно! Дымит Москва. Дымит Подмосковье. И нет ему конца!
-Теперь и перепись населения можно по дымам делать, - сделал вывод Старый Дым, и пополз вниз к уключине.
Дым дыму рознь. Есть дым полезный, а есть вредный. Помните об этом. И не оставляйте без присмотра даже маленькую непотушенную сигарету. Наступите на неё. Затушите костерок в сухую погоду. Иначе обернется шалость дыма большой бедой для зелени и всего живого в лесу.
18. ДЕРЕВНЯ ПЛАКУЧИХ БЕРЕЗ
Повадились в лес браконьеры. Скрадывают все березы, да березы. А эту огромную по весне спилили. Пень корявый оставили. У пня корни длинные, по всей поляне стелятся.
Стало солнышко припекать. Снег сошел на буграх. Проснулись деревья. Потянулся по корням пня березовый сок. А пить то его некому. Увезли браконьеры и ствол и ветви.
Хлещет сок из пня ручьями, как белая кровь земли. Ночью, когда подморозит, наледи на нем образуются. Захлебывается бедный пень.
А срубленная береза раньше всех сережки выпустила. Вызрели в них семена и за подворье в разные стороны рассыпались. Ветер их по деревне разнес.
И выросли вскоре по всей округе плакучие березки.
Место то колхоз имени Кирова называют, а в народе - деревней плакучих берез.
19. ТЕМНЫЙ ЛЕС
Пошли три брата на охоту и забрели в тёмный лес. Потеряли друг друга. Смотрит старший – вроде огонёк. Привели его ноги к избушке. Зашёл он в ту избушку – пусто, лишь на столе книга светится. Потрогал он её. Хорошая книга. Тяжёлая. В резной золотой оправе. Смастерил он тут же из неё топор, и давай деревья валить. Так и вышел из леса тёмного. И топор пропал. И просека. Как не бывало…
Тем временем и средний брат огонёк приметил. Вошёл в избушку, - смотрит – книга светится. «Вот Чудо!» - думает. Стал страницу за страницей отрывать, и они светятся. Выложил он ими дорогу из тёмного леса и тоже выбрался. Да и листки тут же исчезли.
Тут и младший брат у избушки оказался. Книгу увидел чудесную. Обрадовался. Открыл, и давай читать. Посветлело вокруг. Расступился тёмный лес. Вышел из него и младший брат. И книгу оставил. А вдруг в тех местах ещё кто-то заблудится.
20. СКВОРЕЦ В ВОРОБЬИННОЙ СЕМЬЕ
Как Маугли, в волчью стаю, попал скворец в воробьиную семью. Всё лето провёл с ними, кое-как перебиваясь в городе случайными крошками, да мошками.
Настала осень. И потянуло его в дальние края. Так потянуло – сил нет!
-Ты – воробей! – твердила ему бабка Воробьина, - Это звучит гордо! Не боись! Перезимуем!
Но скворец не понимал, что с ним происходит.
-Я – воробей! Я – воробей! Я – воробей! – твердил он себе. И остался на зиму с воробьями.
Летели мимо утки, кричали ему:
-Лети с нами!
-Я – воробей! – отвечал он им, - буду зимовать здесь.
Летели мимо журавли:
-Летим на юг!
-Не могу. Семья, - отвечал он.
Летели мимо скворцы:
-Пора в дальние страны! Летим! Ведь ты – скворец!
-Да, нет же! Я – воробей! – твердил им бедолага, и чирикал для полной убедительности.
Настала зима. Воробьи умудрялись не мёрзнуть. А скворцу стало совсем худо. Упал он в сугроб, и лапки посинели. Вот-вот помрёт.
Тут увидел его поэт Олесь. Достал из сугроба и отнёс в свою коммуналку.
А коммуналка та была наподобие воробьиной семьи. Тоже кое-как перебивались от зимы к лету.
Отогрелся скворец. И давай на разные голоса соседям подражать. Кого увидит, с тем так и разговаривает. То кричит: «Убирайся, пьяница проклятый!», то: «Сейчас моя очередь!», то «Откройте, телеграмма!». А с Олесем только стихами говорил, перемежая их воробьиным чириканьем. Полюбили все скворца, и назвали его за это Воробей.
-Ну, скажи: «Я – воробей, я – воробей, я – воробей!», – учили его соседи.
-Я – воробей! – послушно повторил скворец. И они отстали.